Гони меня, моё повествованье,
подалее от рабства или власти
куда-нибудь – с развалин упованья
на будущие искренние страсти.

Город Лондон прекрасен, особенно в дождь. Ни жесть
для него не преграда, ни кепки и ни корона.
Лишь у тех, кто зонты производит, есть
в этом климате шансы захвата трона.

Город на Неве есть вызов национальной психике и заслуживает клички «иностранец своего отечества», данной ему Гоголем.

городские поселения и, возможно, военные лагеря – равно благодатная почва для эпидемии и для литературы (устной или неустной), поскольку для распространения обеим требуется скопление людей.

Гражданские войны … творят чудеса с духовной ориентацией человека.

Грядущее есть форма тьмы,
сравнимая с ночным покоем.

Да будет могуч и прекрасен
бой,
гремящий в твоей груди.

да лежится тебе, как в большом оренбургском платке,
в нашей бурой земле…

Да, здесь как будто вправду нет меня,
я где-то в стороне, за бортом.
Топорщится и лезет вверх стерня,
как волосы на теле мёртвом,
и над гнездом, в траве простёртом,
вскипает муравьёв возня.
Природа расправляется с былым,
как водится. Но лик её при этом –
пусть залитый закатным светом –
невольно делается злым.

Да, сердце рвётся всё сильней к тебе,
и оттого оно – всё дальше.

Дабы вас не захлопнули и не поставили на полку, вы должны открыть вашему читателю, который думает, что он всё знает, что-то качественно новое – в его мире и в нём самом.

Даже то пространство, где негде сесть,
как звезда в эфире, приходит в ветхость.
Но пока существует обувь, есть
то, где можно стоять, поверхность.

Дай же мне сил вселить смятый клочок бумажный
в души, чьих тел ещё в мире нигде не встретить.

Дай над безумьем взмыть, дай мне взлететь над лесом,
песню свою пропеть и в темноту спуститься.

Дайте мне человека, и я начну с несчастья.

Дальше – только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет – небытия.

Дантов рай куда интереснее его церковной версии.

Дар всегда меньше дарителя.

Два прошлых дают одно / настоящее.

двину туда… в ту страну, где все мы
души всего лишь, бесплотны, немы,
то есть где все – мудрецы, придурки, –
все на одно мы лицо, как тюрки…

Двусмысленность неизбежно сопутствует стремлению к объективности.

Дева тешит до известного предела –
     дальше локтя не пойдёшь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
     ни объятье невозможно, ни измена!

Дела, не знавшие родства,
и облака в небесной сини,
предметы все и вещества
и чувства, разные по силе,
стихии жара и воды,
увлёкшись внутренней игрою,
дают со временем плоды,
совсем нежданные порою.

Дело столь многих рук
гибнет не от меча,
но от дешёвых брюк,
скинутых сгоряча.

Демократический принцип, столь желанный почти во всех сферах человеческих начинаний, неприменим по меньшей мере в двух из них – в искусстве и в науке. В этих двух сферах применение демократического принципа приводит к знаку равенства между шедевром и хламом, между открытием и невежеством.

Демократия – это дом на полдороге между кошмаром и утопией.

Деньги прячутся в сейфах, в банках,
в чулках, в полу, в потолочных балках,
в несгораемых кассах, в почтовых бланках.
Наводняют собой Природу!
Шумят пачки новеньких ассигнаций,
словно вершины берёз, акаций.
Я весь во власти галлюцинаций.
Дайте мне кислороду.

Деньги тяготеют к Востоку – хотя бы только потому, что эта часть света гуще заселена.

Деталь не должна впадать в зависимость от пейзажа!

Детское ухо всегда чувствительно к странным, нестандартным созвучиям.
Для времени, однако, старость
   и молодость неразличимы.

Для всякого художника главное – это то, что ты делаешь, а не то, как ты при этом главном живёшь.

Для выстраивания загробной жизни требуется больше непреклонности, чем для описания жизни предшествующей.

Для древних мы – то же, что их боги – для нас.

Для других мы всегда реальнее, чем для самих себя, и наоборот.

Для идеи привлекательность жертвы состоит в том, что жертва помогает идее обрести смертные черты.

Для писателя упоминать свой тюремный опыт… – всё равно что для обычных людей хвастаться важными знакомствами…

для праздника толпе
совсем не обязательна свобода…

Для созревания зла должна быть удобрена почва.

Для того, чтобы забраться на вершину чего-то, нужно иметь нечто, чему свойственна вертикальная топография.

Для человека, чей родной язык – русский, разговоры о политическом зле столь же естественны, как пищеварение.

Для этого, собственно, и существуют жаргоны. Они сокращают путь и часто высвобождают фантазию в обращении с собственно языком.

До тех пор, пока будет проводиться различие между искусством и жизнью, лучше, если скверной сочтут вашу жизнь, а не вашу книгу, чем наоборот. Конечно, есть вероятность, что интереса не вызовет ни то ни другое.

До тех пор, пока государство позволяет себе вмешиваться в дело литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства.

Добродетель, как и болезнь, отчуждает.

Добродетель… – вовсе не синоним способности к выживанию.

Добрый день, моя юность. Боже мой, до чего ты прекрасна.

Доказанная правда
есть, собственно, не правда, а всего
лишь сумма доказательств.

Дорогая, мы квиты.
Больше: друг к другу мы
точно оспа привиты
среди общей чумы.