•
Я взбиваю подушку мычащим «ты»
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты,
как безумное зеркало повторяя.
•
Я вижу в стекле себя холостого.
Я факта в толк не возьму простого,
как дожил до Рождества Христова
Тысяча Девятьсот Шестьдесят Седьмого.
Двадцать шесть лет непрерывной тряски,
рытья по карманам, судейской таски,
ученья строить Закону глазки,
изображать немого.
•
Я всегда твердил, что судьба – игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
•
Я выдохся за день, лампу включать не стану
и с мебелью в комнате вместе в потёмки кану.
Пора признать за собой поверхность и, с ней наклонность
к поверхности, оставить претензии на одушевлённость…
•
Я где-то в промежутке или вне.
Однако я стараюсь, ради шутки,
в действительности стоя в стороне,
настаивать, что « нет, я в промежутке»…
•
Я говорю с тобой, и не моя вина,
если не слышно…
Мой голос глух, но, думаю, не назойлив.
•
Я говорю, а ты меня не слышишь.
Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,
ты мёртвых глаз теперь не поднимаешь
и мой, живой, язык не понимаешь.
•
Я грустный человек, и я шучу
по-своему, отчасти уподобясь
замку. А уподобиться ключу
не позволяет лысина и совесть.
•
Я дышу серебром и харкаю медью!
Меня ловят багром и дырявой сетью.
Я дразню гусей и иду к бессмертью…
•
Я занят внутренним совершенством:
полночь – полбанки – лира.
•
Я ищу. Я делаю из себя человека.
•
Я люблю родные поля, лощины,
реки, озёра, холмов морщины.
Всё хорошо. Но дерьмо мужчины:
в теле, а духом слабы.
Это я верный закон накнокал.
Всё утирается ясный сокол.
Господа, разбейте хоть пару стёкол!
Как только терпят бабы?
•
Я не воздвиг уходящей к тучам
каменной вещи для их острастки.
О своём – и о любом – грядущем
я узнал у буквы, у чёрной краски.
•
Я не знаю, кто я, где моя родня.
И даже местоимение для меня –
лишнее. Как число для дня.
 
И мне часто кажется: я – никто,
вода, текущая в решето.
•
Я не понимаю, почему то, что сделано для автомобилей, нельзя сделать для сборников поэзии, которые вас уносят много дальше. Потому что вы не хотите забираться подальше? Возможно. Но если это и так, то только потому, что у вас нет нужных средств передвижения, а не потому что расстояний и мест назначения, которые я имею в виду, не существует.
•
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это –
города, человеков, но для начала зелень.
•
Я немногое помню из своей жизни, и то, что помню, — не слишком существенно.
•
я приду пешком, если хватит силы,
за единственным, что о тебе в России
мне напомнит. Хоть против правил
возвращаться за тем, что другой оставил.
•
я прошёл сквозь строй янычар в зелёном,
чуя яйцами холод их злых секир…
•
Я сижу в своем саду, горит светильник. 
       Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
       лишь согласное гуденье насекомых.
•
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
•
Я счёт потерял облакам и дням.
Хрусталик не верит теперь огням.
И разум шепчет, мой верный страж,
когда я вижу огонь: мираж.
•
я, иначе – никто, всечеловечек, один
из, подсохший мазок в одной из живых картин,
которые пишет время, макая кисть
за неимением, верно, лучшей палитры в жисть.
•
Я, как мог, обессмертил
то, что не удержал.
•
Я, певец дребедени,
    лишних мыслей, ломаных линий…
•
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
•
Язык больше своих хозяев и своих слуг.
•
Язык использует человека, а не наоборот.
•
Язык любви… вмещает в себя все другие языки, а высказывания на нём осчастливливают любой предмет, сколь бы неодушевлённым он не был.
•
Язык старше, чем государство.
•
язык что крыса, копошится в соре…
•