Достоевский, Фёдор Михайлович (1821 — 1881) — российский писатель

Достоевский
 

Аристократ, когда идёт в демократию, обаятелен!

Атеизм есть болезнь аристократическая, болезнь высшего образования и развития, стало быть, должна быть противна народу.

Без великодушных идей человечество жить не может.

Без детей нельзя было бы так любить человечество.

Без идеалов, то есть без определённых хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности.

Безмерное самолюбие и самомнение не есть признак чувства собственного достоинства.

Бог уже потому … необходим, что это единственное существо, которое можно вечно любить…

Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов.

Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..

Брак – это нравственная смерть всякой гордой души, всякой независимости.

… в душе моей нарастала страшная тоска по одному обстоятельству, которое было уже бесконечно выше всего меня: именно – это было постигшее меня одно убеждение в том, что на свете везде всё равно.

В науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается.

В наш век все авантюристы! И именно у нас в России, в нашем любезном отечестве.

… в основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайший эгоизм. И чем добродетельнее дело – тем более тут эгоизма.

В первом любовнике всегда муж виноват.

В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.

В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых “передовых” говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но всё же с определённою более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда попадает под команду той малой кучки “передовых”, которые действуют с определённою целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается.

Ведь если мне, например, когда-нибудь расчислят и докажут, что если я показал такому-то кукиш, так именно потому, что не мог не показать и что непременно таким-то пальцем должен был его показать, так что же тогда во мне свободного-то остаётся, особенно если я ученый и где-нибудь курс наук кончил?

…ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти.

Великие мысли происходят не столько от великого ума, сколько от великого чувства.

Величайшее умение писателя это – умение вычёркивать.

Взаимное уединение чрезвычайно иногда вредит истинной дружбе.

Взятки беру и за правду стою.

Видя, что я сконфужен, он серьёзно вообразил, что меня надо обласкать и, так сказать, ободрить. «Что ж он, хочет, что ли, чтоб я в него бутылкой пустил», – подумал я в бешенстве.

Вино скотинит и зверит человека, ожесточает его и отвлекает от светлых мыслей, тупит его.

Влюбиться не значит любить. Влюбиться можно и ненавидя.

Во всякой серьёзной человеческой мысли, зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остаётся  нечто такое, чего никак нельзя передать другим  людям …  с тем вы и умрёте, не передав никому, может быть, самого-то главного…

Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, – невозможно. Закон личности на земле связывает. Я препятствует.

… вот эти-то самые люди, которые ещё за минуту не знают, зарежут они или нет, – уж как возьмут раз нож в свои дрожащие руки и как почувствуют первый брызг горячей крови на своих пальцах, – то мало того что зарежут, – голову совсем отрежут «напрочь», как выражаются каторжные.

…вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я преступить или не смогу? … Тварь ли я дрожащая, или право имею?

… все идут к одному и тому же, по крайней мере все стремятся к одному и тому же, от мудреца до последнего разбойника, только разными дорогами.

Всего ведь труднее простить тем, которые нас ничем не обидели…

… всё можно сказать о всемирной истории, всё, что только самому расстроенному воображению в голову может прийти. Одного только нельзя сказать, – что благоразумно.

Вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.

Вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль.

Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы…

Главное в человеке – это не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, добрые чувства, передовые идеи.

Глупость, как и высочайший гений, одинаково полезны в судьбах человечества…

Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся?

Гуманность есть только привычка, плод цивилизации. Она может совершенно исчезнуть.

Да будут прокляты эти интересы цивилизации, и даже самая цивилизация, если для сохранения её необходимо сдирать с людей кожу.

Даже бесспорно умный смех бывает иногда отвратителен. Смех требует прежде всего искренности, а где в людях искренность?