Монтень, Мишель (1533 — 1592) — французский писатель и философ

cubierta_Montaigne y la bola del mundo_18mm_230513.indd
 

Беда в том, что лучшим доказательством истины мы склонны считать численность тех, кто в неё уверовал.

Благо не всегда идёт следом за злом.

Благоразумие и любовь несовместимы.

Благоразумию также свойственны крайности, и оно не меньше нуждается в мере, чем легкомыслие.

Блаженство истощает человека.

Боги, как говорит Платон, снабдили нас членом непокорным и самовластным, который, подобно дикому зверю, норовит, побуждаемый ненасытною жадностью, подмять под себя всё и вся. Точно так же одарили они и женщин животным прожорливым и вечно голодным, которое, если ему не дать в положенный срок потребной для него пищи, приходит в ярость и, сгорая от нетерпения, а также заражая своим бешенством их тела, препятствуют правильному движению соков, приостанавливает дыхание и вызывает тысячи всевозможных  недугов, пока не проглотит плод, являющийся предметом общего им всем  вожделения…

(Боги) не даруют нам ни одного совершенного и чистого блага, и мы покупаем его ценой содержащегося в нём зла.
                                  (перефраз. Эпихарма)

Боги – это наше знание и разум.
                          (перефраз. Демокрит)

Больше храбрости и гордости в том, чтобы разбить своего врага и не прикончить его.

Большинство удовольствий … щекочет и увлекает нас лишь для того, чтобы задушить нас до смерти.

Большое это дело — так направить ничем не запятнанное воображение ребёнка, не угнетая его и не напрягая, чтобы оно могло порождать самые прекрасные душевные движения.

(Брак) является сделкой, которая бывает добровольной лишь в тот момент, когда её заключают.

Буря разражается только из столкновения вспышек с двух сторон … Поэтому, если одна сторона охвачена гневом, дадим ей разрядиться, и тогда мир всегда будет обеспечен.

Бывает столько ложных шагов, что для большей уверенности и безопасности следовало бы ступать по этому миру полегче и едва касаясь его поверхности.
Следовало бы скользить по нему, а не углубляться в него. Даже наслаждение в глубинах своих мучительно.

В дни, когда злонамеренность в действиях становится делом обыденным, бездеятельность превращается в нечто похвальное.

В дружбе нет никаких расчётов и соображений, кроме её самой.

В нас меньше зла, чем безрассудства, и мы не столь мерзки, сколь ничтожны.

В начале всяческой философии лежит удивление, её развитием является исследование, её концом — незнание.

В природе нет ничего бесполезного.

В пылком порыве, охватывающем толпу, гаснет разум.

В том, что я говорю, я не отвечаю даже перед собою, не то что перед другими.

Век, в который мы с вами живём, по крайней мере под нашими небесами, — настолько свинцовый, что не только сама добродетель, но даже понятие о ней – вещь неведомая; похоже, что она стала лишь словечком из школьных упражнений…

Величие (души) раскрывается не в великом, но в повседневном.

Вероломство может быть иногда извинительным; но извинительно оно только тогда, когда его применяют, чтобы наказать и предать вероломство.

Весь мир — это вечные качели.

Видел ли кто когда-нибудь старых людей, которые не восхваляли бы доброе старое время, не поносили бы новые времена и не возлагали бы вину за свои невзгоды и горести на весь мир и на людские нравы?

Всё на свете рождается слабым и нежным.

Все поступки, выходящие за обычные рамки, истолковываются в дурную сторону, ибо нам не по вкусу ни то, что выше нашего понимания, ни то, что ниже его.

Все радости смертных тоже смертны.