Ницше, Фридрих Вильгельм (1844 — 1900) — немецкий писатель, мыслитель

Ницше
 

А вы, друзья мои, говорите, что о вкусах не спорят? Но вся жизнь и есть спор о вкусах!

… актёр есть только идеальная обезьяна…

Бог – это некое предположение…

Безумие единиц — исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времён — правило.

Безусловная любовь включает также и страстное желание быть истязуемым: тогда она изживается вопреки самой себе, и из готовности отдаться превращается под конец даже в желание самоуничтожения: «Утони в этом море!»

Благородство состоит из добродушия и избытка доверия.

Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными.

Большинство людей слишком заняты собой, чтобы быть злобными.

Брак выдуман для посредственных людей, которые бездарны как в большой любви, так и в большой дружбе…

Брак называют хорошим, во-первых, потому, что ещё не знают его; во-вторых, потому, что к нему привыкли; в-третьих, потому, что его заключили…

Брак — это наиболее изогланная форма половой жизни, и как раз поэтому на его стороне чистая совесть.

Братья мои, любить дальнего, а не ближнего призываю я вас.

Быть естественным, по крайней мере, в своих ошибках, есть, может быть, последняя похвала.

Быть с теми, которые доставляют нам удовольствие, и отворачиваться от других — вот настоящая нравственность.

Быть честным относительно себя и друзей; храбрым — с врагами; великодушным — к побеждённым; вежливым — всегда: вот наши четыре кардинальные добродетели.

… в каждом типе есть доля разумного…

В конце всех … жизненных опытов стоит печаль и онемение.

В мире недостаточно любви и благости, чтобы их можно было расточать воображаемым существам.

В нравственности никогда не надобно доходить до крайних границ …

В своём диком естестве отдыхаешь лучше всего от своей неестественности, от своей духовности…

В пользу обычая надобно сказать, что у всех, кто преданы ему вполне и от чистого сердца, исчезают органы для нападения и защиты… Упражнения этих органов и соответствующие этому мысли имеют в себе нечто некрасивое и делают человека некрасивым. Потому-то старый павиан некрасивее молодого, а молодая самка павиана очень похожа на человека, т.е. очень красива. Отсюда можно сделать заключение о происхождении красоты женщины!

… в присутствии морали нельзя мыслить, ещё менее можно говорить: здесь должно — повиноваться.

В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобою.

… в страдании есть нечто унижающее; в сострадании — нечто возвышающее, дающее гордость, а это непроходимой пропастью разделяет оба ощущения.

В том и божественность, что есть боги, но нет никакого Бога!

В человеке тварь и творец соединены воедино.

… великие завоеватели пользовались всегда для своих целей  патетическим языком: они имели около себя всегда такие массы, которые находились постоянно только в приподнятом настроении и хотели слушать только возвышенную речь. Поразительная бессмысленность моральных суждений.

Величайшее в великих — это материнское. Отец — всегда только случайность.

Верующий находит своего естественного врага не в свободомыслящем, а в религиозном человеке … Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой.

(Взрослая весёлость) …второе детство, которое идёт позади старости и впереди смерти.

Власть и сила противоречат. Слабость соглашается. Власть и сила требуют признавать различие. Слабость хочет равенства.

Вместе с опасностями исчезает бодрость, деятельность, энергия: одно из наших грубых целительных средств есть война.

Во время дел нам обыкновенно некогда бывает судить о жизни и о бытие; некогда бывает заниматься этим и во время удовольствий.

“Возвышающее” значение несчастия ближнего … Он в несчастье, и вот приходят “сострадательные люди”  и расписывают перед ним его несчастье, наконец, они уходят удовлетворёнными и возвышенными; они насытились ужасом несчастного, как своим собственным ужасом, и приготовили себе хороший обед.

«Возлюби ближнего своего» — это значит прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» — И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.

Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему.

Воля к системе есть недостаток честности.

Во-первых, есть поверхностные мыслители; во-вторых, есть глубокие мыслители, те, которые стараются проникнуть в глубину вещи; в-третьих, есть основательные мыслители, которые стараются дойти до основы вещи, а это гораздо важнее, чем спускаться только до их глубины; наконец, есть такие мыслители, которые суют голову в трясину, где нет ни глубины, ни основания.

Вот стоит великий художник: наслаждение, который испытывает он, зная зависть побеждённых соперников, даёт энергию его силам и помогает ему сделаться великим — скольких горьких минут стоило другим его величие! Непорочность монахини: какими глазами смотрит она в лица других женщин!..  мораль отличия, в последнем основании своём, имеет наслаждение от утончённой жестокости.

Все боги суть символы и хитросплетения поэтов!

Все великие способности античных людей имели свою поддержку в том, что мужчина стоял рядом с мужчиной и что женщина не изъявляла требований быть ближайшим спутником мужчины, единственным предметом его любви. Может быть, наши деревья потому и не растут так высоко, что около них въётся плющ и виноград.

Все мы представляем собою в сущности не то, чем мы кажемся.

Все правила имеют то же следствие: скрываясь позади правила, меньше обращать внимания на саму цель…

… все страсти приятны …

Всякая истина, о которой умалчивают, становится ядовитой. 

Всякий раз, как ты хочешь действовать, ты должен запереть дверь от сомнения …

Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной постелью: для выздоровления — и никак иначе.

Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: только благо войны освящает всякую цель.

Вымирание известного сорта людей так же желательно, как и продолжение рода других … Дуракам не для чего жениться!
 •
Глубочайшая любовь, например, не умеет назвать себя и, вероятно, задаётся вопросом: «не есть ли я ненависть?».

Гораздо чаще кажется сильным характером человек, следующий всегда своему темпераменту, чем следующий всегда своим принципам.

Господствует тот, кто стремится вперёд!

Да благословенны будут все забывающие, ибо не помнят они ошибок своих.

Давать каждому своё — это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.

… давать право может только тот, кто обладает властью и силой.

Даже когда народ пятится, он пятится за идеалом — и верит в некое «вперёд».

Действительно справедливые люди не принимают даров: они возвращают всё обратно. Оттого у любящих они вызывают отвращение.

…Для глупого лба по праву необходим, в виде аргумента, сжатый кулак.

Для очень одинокого и шум оказывается утешением.

Для того, чтобы действовать, нужно быть ослеплённым иллюзией.

Должно быть, некий дьявол изобрёл мораль, чтобы замучить людей гордостью: а другой дьявол лишит их однажды её, чтобы замучить их самопрезрением.

Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.

Домогание есть счастье; удовлетворение, переживаемое как счастье, есть лишь последний момент домогания. Счастье – быть сплошным желанием и вместо исполнения — всё новым желанием.

Друг для отшельника – это всегда третий, это пробка, препятствующая разговору двоих погружаться вглубь.

Дух их (поэтов) – тоже павлин из павлинов и море тщеславия! Зрителей нужно духу поэта: пусть это будут хотя бы буйволы!

Если бы вообще счастье было целью каждого отдельного поступка, то люди не делали бы в своей жизни ни одного поступка: размышление о том, будет ли содействовать их поступок счастью всех настоящих и будущих людей, заняло бы всю их жизнь.

Если бы мы захотели и отважились создать архитектуру по образцу наших представлений о душе, мы создали бы лабиринт!

Если бы супруги не жили вместе, удачные браки встречались бы чаще.

Если великий мыслитель хочет создать обязательное правило для грядущего человечества, то можно, наверное, сказать, что он взошёл на вершину своей силы и очень близок к своему закату.

Если вы долго смотрите в бездну, бездна начнёт смотреть на вас.

Если вы решили действовать, закройте двери для сомнений.

… если вы хотите погибнуть, то сделайте это лучше разом и мгновенно: тогда от вас останутся, может быть, величественные развалины, а не кучи земли, как у кротовых нор!

Если мы научимся больше радоваться, то так мы лучше всего разучимся обижать других и измышлять всевозможные скорби. 

Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьёз, чтобы в конце концов полюбить тебя.

Если хочешь услышать о себе хорошее — умри.

… если человечество не погибнет в страсти, оно погибнет в слабости: что же лучше?

Естественное чувство постоянно говорит: «Делай удовольствие тому, кто приносит тебе удовольствие, и причиняй страдания тому, кто причиняет страдание тебе.»

Есть дающие натуры и есть воздающие.

Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.

Есть много людей, которые живут без морали, потому что они не нуждаются более в ней, подобно людям, которые живут без врача, без лекарств, без болезней, потому что они здоровы.

Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».

Желание любить выдает утомлённость и пресыщенность собой; желание быть любимым, напротив, — тоску по себе, себялюбие … Любящий раздаривает себя; тот, кто хочет стать любимым, стремится получить в подарок самого себя.

Женщины гораздо более чувствительны, чем мужчины, — именно потому, что они далеко не с такой силой осознают чувственность как таковую, как это присуще мужчинам.

Женщина лучше мужчины понимает детей, но мужчина больше ребёнок, чем женщина.

Жестокость принадлежит к древнейшим праздникам человечества.

Живые натуры лгут только одну минуту, потом они обманывают самих себя и становятся убеждёнными и честными.

Жизнь – источник радости; но всюду, где пьёт толпа, родники отравлены.

Жизнь ради познания есть, пожалуй, нечто безумное; и всё же она есть признак весёлого настроения. Человек, одержимый этой волей, выглядит столь же потешным образом, как слон, силящийся /стоять/ на голове.

Злой сильный причиняет другому боль, н е  д у м а я об этом, ибо сила ищет себе исхода; злой слабый  х о ч е т  причинить боль и видеть знаки страдания.

… знающий должен научиться высказывать свою мудрость и часто так, чтобы она звучала как глупость!

И если друг причинит тебе зло, скажи так: «Я прощаю тебе то, что сделал ты мне; но как простить зло, которое этим поступком ты причинил себе?»

И если тот, кто живёт среди людей, не хочет умереть от жажды, он должен научиться пить из всех стаканов; и кто хочет остаться чистым, оставаясь среди людей, должен уметь мыться и грязной водой.

Из всех средств утешения ни одно не действует так благодетельно, как утверждение, что для данного случая нет утешения.

Иногда случается … предоставлять в пользование другим  свой духовный дом и дар, подобно духовнику, который сидит в углу, ожидая, когда придёт нуждающийся в нём человек … Он не только не хочет иметь благодарности; он, может быть, убежал бы от неё; потому что она навязчива … Быть как бы маленьким постоялым двором, который не отказывает никому, кто нуждается в нём, и который потом забывается или служит предметом насмешек! Не захватывать себе вперёд ни лучшей пищи, ни более чистого воздуха, ни более приятного настроения, но отдавать, возвращать, делиться, становиться беднее! Быть низким, чтобы быть доступным всем, никому не быть в тягость! Любовь и вместе с тем самолюбие и самонаслаждение! Власть и вместе самоотречение! Лежать постоянно на солнце и знать, что кругом всё растёт, подымается! Вот это была бы жизнь!

Иной находит своё сердце не раньше, чем он теряет свою голову.

Институт брака упорно поддерживает веру, что любовь, хотя и страсть, однако … способна продолжаться долго и что любовь, продолжающуюся всю жизнь, можно считать даже правилом … Все институты, которые дали страстям веру в их продолжительность и которые ручаются за её продолжительность вопреки самому свойству страсти, дали ей новое положение: тот, кто бывает охвачен страстью, не считает это, как прежде, унижением и опасностью для себя, наоборот, он возвышается в своих глазах и в глазах себе подобных. Вспомните об … обычаях, создавших из возбуждения минуты — вечную верность, из искры гнева — вечную месть, из отчаяния — вечный траур, из мимолётного, единого слова — вечное обязательство: отсюда масса лести и лжи в мире, так как всё это по силам существу с в е р х ч е л о в е ч е с к о м у; это-то и возвышает человека!

Испытываешь ужас при мысли о том, что внезапно испытываешь ужас.

Истина требует, подобно всем женщинам, чтобы её любовник стал ради неё лгуном, но не тщеславие её требует этого, а её жестокость.

Каждая церковь — камень на могиле Богочеловека: ей непременно хочется, чтобы Он не воскрес снова.

Каждый день ты должен совершать поход против самого себя.

Как только благоразумие говорит: «Hе делай этого, это будет дурно истолковано», я всегда поступаю вопреки ему.

Когда благодарность многих к одному отбрасывает всякий стыд, возникает слава.

Когда большой человек кричит, маленький человек тотчас подбегает и язык его высунут наружу от удовольствия. Он называет это «состраданием».

Когда морализируют добрые, они вызывают отвращение; когда морализируют злые, они вызывают страх.

Когда мы называем что-нибудь прекрасным? Разумеется, тогда, когда вспоминаем о том, что обыкновенно делает нас счастливыми.

Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой.

Кто беден любовью, тот скупится даже своей вежливостью.

Кто не живёт в возвышенном, как дома, тот воспринимает возвышенное как нечто жуткое и фальшивое.

Кто не способен ни на любовь, ни на дружбу, тот вернее всего делает свою ставку — на брак. 

Кто преклоняется так, что распинает непреклоняющегося, тот принадлежит к палачам…

Кто стремится к величию, у того есть основания увенчивать свой путь и довольствоваться количеством. Люди качества стремятся к малому.

Кто унижает самого себя, тот хочет возвыситься.

… кто учится, тот сам одаряет себя самого …

Кто чувствует несвободу воли, тот душевнобольной; кто отрицает её, тот глуп.

Культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскалённым хаосом.

Культура есть внешнее выражение счастья.

Ленивый и себе и миру в тягость!

Лицемер, который всегда играет одну и ту же роль, перестаёт наконец быть лицемером; все в молодости бывают, сознательно или бессознательно, лицемерами, но поживши, приобретают естественность и делаются самими собою.

Лишь тот порочный человек несчастен, у кого потребность в пороке растёт вместе с отвращением к пороку — и никогда не зарастает им.

Ложь если и не мать, то во всяком случае кормилица блага.

Любовь к власти есть демон людей.

Любовь к жизни — это почти противоположность любви к долгожительству. Всякая любовь думает о мгновении и вечности, — но /никогда/ о «продолжительности».

Люди гибнут от утончённости интеллекта …

Люди, которые дарят нам своё полное доверие, думают, что тем самым они приобретают право на наше доверие. Но это — ложное заключение: подарками не приобретаешь прав.

Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.

Мир преисполнен прекрасных вещей, но беден прекрасными мгновениями.

Мне нужно обвести оградой свои слова и своё учение, чтобы в них не ворвались свиньи.

Много кратких безумий – вот что вы называете любовью. И ваш брак кладёт предел множеству кратких безумий одной большой и долгой глупостью.

Может быть, вся мораль есть только толкование физиологических страстей.

Можно закрыть глаза на то, что видишь, но нельзя закрыть сердце на то, что ты чувствуешь.

… можно намеренно отдаться дикому, необузданному удовлетворению страсти, чтобы получить отвращение, а вместе с отвращением и власть над страстью, предполагая, конечно, что будешь поступать при этом не так, как всадник, который, очертя голову, гонит своего коня и ломает себе шею, чем, к сожалению, часто кончается такая попытка.

Мораль нынче увёртка для лишних и случайных людей, для нищего духом … которому не /следовало бы/ жить … ибо она говорит каждому: «ты всё-таки представляешь собою нечто весьма важное», — что, разумеется, есть ложь.

Мораль — это важничанье человека перед природой.

Моральные поступки суть средства, цели которых упущены из виду …

Мужество как холодная неустрашимость и непоколебимость и мужество как горячая полуслепая отчаянность — то и другое называется одним именем!
 •
… музыка есть воспроизведение чувств…

Мы более искренни по отношении к другим, чем по отношению к самим себе.

Мы даже гибнем от наших сил скорее, чем от слабостей; свои слабости мы знаем, но сил своих мы не знаем.

Мы должны быть столь же жестокими, сколь и сострадательными: остережёмся быть более бедными, чем сама природа!

Мы живём в мире фантазии!.. Переживать — не значит ли фантазировать?

… мы, умные карлики, с нашей волей, с нашими целями, подавлены, сбиты в кучу глупыми-преглупыми великанами  —  случайностями…

Мы хвалим то, что приходится нам по вкусу: это значит, когда мы хвалим, мы хвалим собственный вкус — не грешит ли это против всякого хорошего вкуса?

Мы, люди, единственные создания, которые в случае неудач могут зачеркнуть самих себя, как неудавшуюся фразу, всё равно, делаем ли мы это к чести человечества или из сострадания, или из ненависти к нему.

… на вызывающую речь он отвечает сдержанно и ясно, а не с гневом, краснея и задыхаясь, как плебей. Он умеет сохранять вид постоянно присутствующей высокой физической силы и желает постоянной ясностью, связностью и обязательностью, даже в трудных положениях, поддерживать во всех окружающих впечатление, что его душа и ум стоят выше опасностей и смущения.

На свете гораздо больше счастья, нежели сколько видят его затуманенные печалью глаза…

… надобно давать каждому такую пищу, какую кто может есть.

Наиболее вразумительным в языке является не слово, а тон, сила, модуляция, темп, с которыми проговаривается ряд слов, — короче, музыка за словами, страсть за этой музыкой, личность за этой страстью: стало быть, всё то, что не может быть /написано/. Посему никаких дел с писательщиной.

… наибольший успех всё-таки достаётся тому, кто хочет воспитать не всех и не кружок, хотя бы и ограниченный, а только одного…

Нам необходимо быть честными по отношению к самим себе и очень хорошо знать самих себя, чтобы быть в состоянии оказывать по отношению к другим то человеколюбивое притворство, которое называется любовью и добром.

Народ есть окольный путь природы, чтобы прийти к шести-семи великим людям. — Да, — и чтобы потом обойти их.

Hастало время, когда дьявол должен быть адвокатом Бога: если и сам он хочет иначе продлить своё существование.

Наша вера в других выдаёт то, во что мы хотели бы верить в нас самих. Наше страстное желание обрести друга является предателем нашим.

Наше теперешнее образование представляет собою нечто очень жалкое, какое-то гнилое блюдо, в котором плавают какие-то невкусные куски, куски знания, искусства, которых не станет есть ни одна собака.

Наши недостатки суть лучшие наши учителя: но к лучшим учителям всегда бываешь неблагодарным.

Не бойтесь кого-то потерять. Вы не потеряете того, кто нужен вам по жизни. Теряются те, кто послан вам для опыта. Остаются те, кто послан вам судьбой.

… не важно, чтобы волна знала, куда и как она бежит!

Не следует приносить в жертву отступников от обычаев, людей часто изобретательных и плодотворных…

Не то, что он делает и замышляет против меня днём, беспокоит меня, а то, что я по ночам всплываю в его снах, — приводит меня в ужас.

Hе через взаимную любовь прекращается несчастье неразделённой любви, но через большую любовь.

Невинные люди всегда становятся жертвами, потому что их неведенье мешает им делать различие между мерой и чрезмерностью…

… непорочность восхваляется обыкновенно теми, кто чудовищно распутно провёл свою молодость.

Несбывшееся бывает куда важнее случившегося…

Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины.

Нечистая совесть — это налог, которым изобретение чистой совести обложило людей.

Ни одно животное не настолько обезьяна, как человек.

… никто не выдержит непрерывного блеска вечно действующего “хорошего”.

… никто не учит переносить одиночество.

Нищих надобно удалять: неприятно давать им и неприятно не давать им.

… нравственность — не что иное (или не более), как подчинение обычаям, каковы бы они ни были … Свободный человек безнравствен …

Нужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.

… обманывая, надобно иметь хорошее расположение духа и чистую совесть: это почти примиряет обманутого с обманом.

Он научился выражать свои мысли, но с тех пор ему уже не верят.

Он умеет переварить многое, даже — почти всё: это его гордость! Но он принадлежал бы к высшему порядку, именно в том случае, если бы он этого не умел…

Опасность мудрого в том, что он больше всех подвержен соблазну влюбиться в неразумное.

Отказываться от мира, не зная его … значит обречь себя на бесплодное и унылое одиночество.

Печальные и горькие мысли невозможны без физиологических причин.

По настоящему самый близкий человек – это тот, который знает твоё прошлое, верит в твоё будущее, а сейчас принимает тебя таким, какой ты есть.

Победители не верят в случайность.

Повелительные натуры будут повелевать даже своим Богом, сколько бы им ни казалось, что они служат Ему.

Повиноваться должна женщина и обрести глубину для поверхности своей. Ибо неглубока она — беспокойно бурлящая пена на мелководье. Напротив, мужчина глубок, в подземных пещерах бушует бурный поток его: женщина лишь смутно чувствует, но не постигает силу его.

Погибнуть с чувством власти — значит победить в смерти …

Подальше от базара и славы уходит всё великое: в стороне от базара и славы жили всегда изобретатели новых ценностей.

… познание даже и безобразной действительности прекрасно … Счастье познающего увеличивает красоту мира…

Познание обратилось у нас в страсть, которая не останавливается ни перед какой жертвой и в сущности ничего не боится, кроме своей гибели.

Пока не покорила нас судьба, надобно водить её за руку, как ребёнка, и сечь её; но если она нас покорила, то надобно стараться полюбить её.

Покуда к тебе относятся враждебно, ты ещё не превозмог своего времени: ему не положено видеть тебя — столь высоким и отдалённым должен ты быть для него.

… полезность вещи не говорит ещё о необходимости её существования.

… полное бесстрашие объясняется недостатком фантазии…

Поскольку время … бесконечно, до настоящего момента уже протекла бесконечность, то есть всякое возможное развитие должно уже было осуществиться. Следовательно, наблюдаемое развитие должно быть повторением.

… постоянная власть страха над страстью делала человека нравственным. Поэтому признаком нравственности являлся аскетизм …

… постоянная картина безобразного наводит грусть…

Почему красота увеличивается вместе с цивилизацией? Потому что у цивилизованного человека редко … встречается … необходимость внушать страх наружным видом, которая на низкой культурной ступени так велика и встречается так часто, что создаёт даже церемониалы и законы и делает безобразие обязанностью.

… почти всю дорогу новым мыслям прокладывало сумасшествие…

Правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжёт.

Правильно убеждение учёных, что люди всех времён думали, что они знают, что такое добро и зло, что похвально и что достойно порицания. Но предубеждение учёных состоит в том, что мы  т е п е р ь  будто бы знаем это лучше, чем знали когда-либо прежде.

“Правду должно высказать, хотя бы от этого разлетелся вдребезги весь мир!” — так громко заявил великий Фихте! Да! Да! Но её надобно иметь! А он думает, что каждый должен высказывать своё мнение, хотя бы из-за этого всё пошло вверх дном.

Предрассудок – думать, что нравственность более благоприятствует развитию ума, чем безнравственность.

Прежде всего и важнее всего дела! Дела и дела! А нужная для этого “вера” — будьте уверены — явится.

… прежде чем положить все вещи на весы, надобно иметь в руках весы …

Препятствовать своему развитию, а иногда и губить его тесной связью с женой … это бессмыслица

Принцип свободы мысли и печати основан на неверии в бессмертие.

Против всякого рода напастей и душевных волнений надобно прежде всего попробовать переменить диету и заняться тяжёлой физической работой.

Против любви всё ещё помогает в большинстве случаев старинное радикальное средство — ответ на любовь.

Развитие нравственности растёт с развитием трусости.

Раскаиваться – значит прибавлять к совершённой глупости новую.

С помощью правды можно вас обманывать и увлекать, куда угодно.

Самое верное средство погубить молодёжь — это заставить её выше ценить того, кто одинаково думает, чем того, кто думает иначе.

… самое грубое слово, самое грубое письмо всё-таки вежливее, всё-таки честнее молчания.

Самые умные люди, как и самые сильные, находят счастье в том, где другие нашли бы только катастрофу: в лабиринте, в суровости по отношению к себе и другим, в трудностях.

Склонность к роскоши таится в глубине человека: излишество и неумеренность есть вода, в которой любит купаться его душа.

Смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.

Совершенство достигается тогда, когда в исполнении не ошибаются и не медлят.

Сострадание человечеству было бы тиранией по отношению к каждому человеку.

Сострадание сильнее страдания.

… старые деревья падают и на их месте вырастает новый лес…

Стоит нам только на один шаг преступить среднюю меру человеческой доброты, как наши поступки вызывают недоверие. Добродетель покоится как раз «посередине».

Страдают… не от преступления, но от позора, или от досады на сделанную глупость.

… страх есть сила и власть, которые содействуют созиданию государства!

Страх развивал ум людей больше, чем любовь.

Стыдиться своей безнравственности – это одна из ступеней той лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности.

Супруга — помеха; супруг — средство порчи.

… суровый труд с утра до вечера — есть лучшее средство удерживать каждого в известной ограде и мешать развитию независимости. Он требует необыкновенно большого напряжения сил и отвлекает человека от размышлений о себе, от мечтаний, забот, любви, ненависти, он ставит ему перед глазами постоянно маленькую цель и даёт лёгкое и постоянное удовлетворение. Таким образом, общество, где будет развит постоянный упорный труд, будет жить в большой безопасности…

Счастье мужчины: «Я хочу!». Счастье женщины: «Он хочет!».

Такой совет даю я королям, и церквам, и всему, что одряхлело от тяжести лет и ослабло в добродетели: дайте ниспровергнуть себя! И вы снова вернётесь к жизни, а добродетель вернётся к вам!

Такт хорошего прозаика в выборе средств состоит в том, чтоб ближе подойти к поэзии, но не перейти к ней.  

Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного.

Только одни аскеты знают, что такое наслаждение страсти.

Тонкой душе тягостно сознавать, что кто-либо ей обязан благодарностью; грубой душе — сознавать себя обязанной кому-либо.

Тот, кто не может располагать двумя третями дня лично для себя, должен быть назван рабом.

Тот, кто ответил себе на вопрос «Зачем жить?», сможет вытерпеть почти любой ответ на вопрос «Как жить?».

Тот — пуст, и хочет быть полным; этот переполнен, и хочет быть пустым.

Требование взаимности не есть требование любви, но
тщеславия и чувственности.

Требование человека, чтобы его полюбили, есть величайшее из всех самомнений.

Тщеславие — есть кожа души.

Тщеславному человеку важно не мнение других, а его собственное мнение об их мнении.

Ты хочешь, чтобы тебя оценивали по твоим замыслам, а не по твоим действиям? Но откуда же у тебя твои замыслы? Из твоих действий.

У злых  есть сотни видов счастья, о которых  добродетельные не имеют никакого представления, также есть у них и сотни видов красоты, из которых многие ещё не открыты.

У кого есть страсть помогать, тот победит неприятное чувство сострадания …

У многих женщин… интеллект  проявляется лишь внезапно и толчками, притом с неожиданной силой: дух веет тогда «над ними», а не из них, как кажется. Отсюда их трехглазая смышлёность в путаных вещах, — отсюда же их вера в наитие.

У одного одиночество – это бегство больного, а у другого – бегство от больных.

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Удивительно, на какую только глупость ни способна
чувственность, прельщённая любовью: она вдруг начисто лишается хорошего вкуса и называет безобразное прекрасным, достаточно лишь любви убедить её в этом.

… удовольствие должно подкрадываться к интеллекту, когда он спит или грезит.

Холодны ключи глубокого знания.

Человеческое общество — это попытка, это долгое искание; ищет же оно того, кто повелевает.

Чем выше мы подымаемся, тем меньше кажемся мы тем, которые не могут летать.

Чем миролюбивее состояние государства, чем трусливее его граждане, чем меньше привыкли они выносить боль, тем более человеческие наказания становятся средствами устрашения.

… чертовщина имеет свою красоту!

Эта женщина красива и умна. Ах! Насколько умнее сделалась бы она, если бы она не была так красива!

Я не понимаю, к чему заниматься злословием. Если хочешь насолить кому-либо, достаточно лишь сказать о нём какую-нибудь правду.

Я ненавижу обывательщину гораздо больше, чем грех.