Розанов, Василий Васильевич (1856 — 1919) — российский философ

 
Розанов
 
 
 

Высокие дары свободы, истины, нравственного подвига — всё это отстраняется, как тягостное, как излишнее для человека; и зовётся одно: какое-нибудь счастье, какой-нибудь отдых для «жалкого бунтовщика» и всё-таки измученного, всё-таки болящего существа, сострадание к которому заглушает всё остальное в его сердце…

И всякий раз, когда мы испытываем какое-нибудь страдание, искупляется часть нашей виновности, нечто преступное выходит из нас, и мы ощущаем свет и радость, становимся более высокими и чистыми.

Истина безотносительна; это есть простое и нормальное взаимодействие между разумом человека и миром, в котором живёт он; напротив, ложь всегда относительна и частична: именно она относится к какой-нибудь частной мысли, правильность которой нарушает.

К тому, что немыслимо и однако же существует, может относиться и бытие Божие, недоказуемость которого не есть какое-либо возражение против его реальности.

Как не целовать руку у Церкви, если она и безграмотному дала способ молитвы. Зажгла лампадку старуха тёмная и сказала: «Господи помилуй» и положила поклон в землю. И «помолилась», и утешилась… Кто это придумает? Пифагор не «откроет», Ньютон не «вычислит». Церковь сделала.

Как холодного пепла остаётся тем больше, чем сильнее и ярче горело пламя, так и это просвещение тем более увеличивает необъяснимую грусть, чем жаднее приникаешь к нему вначале.

Какой это ужас, что человек… нашёл слово для этого – «смерть». Разве это возможно как-нибудь назвать? … Имя – уже определение, уже «что-то знаем». Но ведь мы же об этом ничего не знаем. И, произнося в разговорах «смерть», мы как будто танцуем в бланманже для ужина или спрашиваем: «сколько часов в миске супа».

… кто может, видя падение и низость своего века и негодование возводя в право, сказать клевету на всю человеческую историю и отвергнуть, что в целом своём она есть чудное и высокое проявление если не человеческой мудрости (в чём можно сомневаться), то бескорыстного стремления к истине и бессильного желания осуществить какую-то правду?

Кто пробуждает в нас понимание, тот возбуждает в нас и любовь.

… культ служения человечеству всё сильнее и сильнее распространяется в наше время, по мере того как ослабевает служение Богу. Человечество обоготворяет себя, оно прислушивается теперь только к своим страданиям и утомлёнными глазами ищет кругом, кто бы утолил их …      

Люди, которые никуда не торопятся – это и есть Божьи люди. Люди, которые не задаются никакой целью — тоже Божьи люди.

Может быть народ наш и плох, но он – наш народ, и это решает всё.

Мы гибнем сами, осуждая духовенство. Без духовенства — погиб народ. Духовенство блюдёт его душу.

Мысль, которой предстоит жизнь, не умирает с носителями своими, даже когда смерть застигает их неожиданно или случайно.

Наука, как точное познание действительности, не заключает в себе никаких неодолимо сдерживающих нравственных начал, – и, возводя, при помощи её, окончательное здание человеческой жизни, никак нельзя отрицать, что, когда потребуется, не будет употреблено и чего-нибудь жестокого и преступного.

Наши иллюзии творят жизнь не менее, чем самые заправские факты.

Нет в литературе нашей более неисповедимого лица, и, сколько бы в глубь этого колодца вы ни заглядывали, никогда вы не проникнете его до дна; и даже по мере заглядывания всё менее и менее будете способны ориентироваться, потеряете начала и концы, входы и выходы, заблудитесь, измучитесь и воротитесь, не дав себе даже и приблизительно ясного отчёта о виденном.      
                                                          (о Гоголе)