Сладко спится на майской заре.
Петуху б не кричать во дворе!
Но не может петух промолчать,
потому что он создан кричать.

Он кричит, помутнел его взор –
но никто не выходит во двор:
видно, нету уже дураков,
чтоб сбегались на крик петухов.

Тайный голос высших сил. Незнакомый почерк веток.
Мы, затерянные где-то между счастьем и бедой…
Ностальгии на века не бывает – лишь на этот,
на короткий промежуток нашей жизни золотой.

Течёт шампанское рекою,
и взор туманится слегка,
и всё как будто под рукою,
и всё как будто на века…

Траты души не покрыть серебром.
Всё, что случается, скоро кончается.
Зло, как и встарь, верховодит добром…
Впору отчаяться, впору отчаяться.

Тщеславие нас всех подогревает.
Пока ж никто и не подозревает,
как мы полны тщеславием своим,
давайте в скромных позах постоим.
А это значит: не боксёр на ринге,
не заводила — оторви да брось,
а глазки в пол, а ручки на ширинке,
а пятки вместе, а носочки врозь. 
И вот тогда удача улыбнётся,
тогда и постреляем по своим.
Кто рвётся к власти — всласть её нажрётся…
А нынче в скромных позах постоим.

У каждого народа – свой Бог, своё лицо.
И нам, бывает, счастье выпадает.
Вот и метём метлою парадное крыльцо…
А всё-таки чего-то не хватает.

Час утренний — делам, любви — вечерний,
раздумьям — осень, бодрости — зима…
Весь мир устроен из ограничений,
чтоб от везений не сойти с ума.

Чтобы в жизни быть счастливым
и сначала и потом,
может, лучше быть ленивым,
чем сварливым и лгуном!

Что-то сыночек мой уединением стал тяготиться.
Разве прекрасное в шумной компании может родиться?
Там и мыслишки, внезапно явившейся, не уберечь:
в уши разверстые только напрасная просится речь.

Чувство меры и чувство ответственности
не присущи унылой посредственности.
Сладость жертвы и горечь вины
ей несвойственны и не даны.

Чувство собственного достоинства –
вот загадочный инструмент:
созидается он столетиями,
а утрачивается в момент.

Чудес на свете больше нет –
давно известно…
А без чудес, мои друзья,
никак нельзя, совсем нельзя,
неинтересно.

Я — враг весенней суеты
и друг осеннего покоя.
С весною так легко на «ты»,
когда все рюмки налиты,
когда все кудри завиты,
накрашены, и всё такое.
 
Мне осенью целебней жить,
возвышенней, как в старой драме,
когда внезапно между нами
давно оборванная нить
соединяется узлами,
чтоб прошлое восстановить.
 
И я вхожу, как в молоко,
в осенний дым и понемногу
нащупываю в нём дорогу.
Пусть медленно. И слава Богу,
что в нём не видно далеко.

Я живу в ожидании краха,
унижений и новых утрат.
Я, рождённый в империи страха,
даже празднествам светлым не рад.