Вокруг,
     с лицом,
           что равно годится
быть и лицом
                   и ягодицей,
задолицая
                 полиция.

Вооружись
          учебником-книгой!
С детства
          мозги
                 развивай и двигай!

Восторжен до крика,
тревожен до боли,
я тоже
в бешеном темпе галопа
по меди слов языком колоколил,
ладонями рифм торжествующе хлопал.

вровень
          с критикой
                    писателя и художника,
почему
       так много
                 сапожников-критиков
и нет
      совершенно
               критики на сапожников?

Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова, —
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!

Всё меньше любится,
                    всё меньше дерзается,
и лоб мой
           время
                с разбега крушит.
Приходит
        страшнейшая из амортизаций —
амортизация
                   сердца и души.

Всё хорошо:
              поэт поёт,
критик
       занимается критикой.
У стихотворца —
                корытце своё,
у критика —
            своё корытико.

Всё чаще думаю —
не поставить ли лучше
точку пули в своём конце.

всё, что я сделал,
                   всё это ваше —
рифмы,
           темы,
                дикция,
                            бас!

Встать бы здесь
                 гремящим скандалистом:
 — Не позволю
                мямлить стих
                                и мять! —
Оглушить бы
                      их
                         трехпалым свистом
в бабушку
           и в бога душу мать!

Враспашку —
сердце почти что снаружи —
себя открываю и солнцу и луже.
Входите страстями!
Любовями влазьте!
Отныне я сердцем править не властен.

Вы ушли,
         как говорится,
                        в мир иной.
Пустота…
           Летите,
                   в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
               ни пивной.
Трезвость.

Вызолачивайтесь в солнце, цветы и травы!
Весеньтесь, жизни всех стихий!
Я хочу одной отравы —
пить и пить стихи.

Выньте, гулящие, руки из брюк —
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук —
пришёл чтоб и бился лбом бы!

Вырастают
               на земле
                         слезы озёра,
слишком
            непролазны
                          крови топи.
И клонились
          одиночки фантазёры
над решением
           немыслимых утопий.

Вырывай у бога вожжи!
Что морочить мир чудесами!
Человечьи законы
              — не божьи! —
на земле
         установим сами.

Газеты,
        журналы,
                 зря не глазейте!
На помощь летящим в морду вещам
ругнёй
        за газетиной взвейся газетина.
Слухом в ухо!
              Хватай, клевеща!

Говорю тебе я, начитанный и умный:
ни Пушкин, ни Щепкин, ни Врубель
ни строчке, ни позе, ни краске надуманной
не верили — а верили в рубль.

Голосует сердце —
                  я писать обязан
по мандату долга.

Господа поэты,
неужели не наскучили
пажи,
дворцы,
любовь,
сирени куст вам?
Если
такие, как вы,
творцы —
мне наплевать на всякое искусство.

Граждане!
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде»,
Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде
жизнь переделаем снова.

Гремит и гремит войны барабан.
Зовёт железо в живых втыкать.
Из каждой страны
за рабом раба
бросают на сталь штыка.

Груза
       много
            на верблюде
по пустыням
            возят люди.
И животное блюдя,
зря
     не мучат верблюдья.

Грядущие люди!
Кто вы?
Вот — я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
моей великой души.