На сердце тело надето,
на тело — рубаха.
              Но и этого мало!
Один —
          идиот! —
                    манжеты наделал
и груди
        стал заливать крахмалом.

На улицу вышел
               и встал в лени я,
не в силах…
             не сдвинуть с места тело.
Нет совершенно
               ни малейшего представления,
что ж теперь, собственно говоря, делать?!

Надо
      немного обветрить лоб.
Пойду,
        пойду, куда ни вело б.

Нами
       лирика
               в штыки
       неоднократно атакована,
ищем речи
               точной
                        и нагой.
Но поэзия —
            пресволочнейшая
                                  штуковина:
существует —
                 и ни в зуб ногой.

Начинается земля, как известно, от Кремля.

Не девицы —
            а растраты.
Раз
   взглянув
             на этих дев,
каждый
       должен
             стать кастратом,
навсегда охолодев.

Недавно уверяла одна дура,
что у неё
тридцать девять тысяч семь сотых температура.
Так привыкли к этаким числам,
что меньше сажени число и не мыслим.

Ненавижу
                 всяческую мертвечину!
Обожаю
            всяческую жизнь!

Нести не могу —
и несу мою ношу.
Хочу её бросить —
и знаю,
не брошу!

Неужели и о взятках писать поэтам!
Дорогие, нам некогда. Нельзя так.
Вы, которые взяточники,
хотя бы поэтому,
не надо, не берите взяток.

Но дыханием моим,
                    сердцебиеньем,
                                    голосом,
каждым остриём издыбленного в ужас
                                      волоса,
дырами ноздрей,
                          гвоздями глаз,
зубом, исскрежещенным в звериный лязг,
ёжью кожи,
             гнева брови сборами,
триллионом пор,
                дословно —
                           всеми порами
в осень,
           в зиму,
                   в весну,
                           в лето,
в день,
         в сон
не приемлю,
                 ненавижу это…

Но за что ни лечь —
                    смерть есть смерть.
Страшно — не любить,
                          ужас — не сметь.

Но мне —
люди,
и те, что обидели —
вы мне всего дороже и ближе.

Но я
       себя
               смирял,
                            становясь
на горло
              собственной песне.

Оборудую
         мастерскую
                     высокого качества
для производства
                  самого лучшего стихачества.

Обыватель любопытен —
всё узнать бы о пиите!
Увидать
        в питье,
                 в едении
автора произведения.

Он был
       монтёром Ваней,
но…
      в духе парижан,
присвоил званье:
«электротехник Жан».

Пиво —
        сгинь,
             и водка сгинь!
Будет
        сей порок
                      излечен.
Уменьшает
                  он
                     мозги,
увеличивая
                     печень …

Писатели, нас много. Собирайте миллион.
И богадельню критикам построим в Ницце.
Вы думаете — легко им наше бельё
ежедневно прополаскивать в газетной странице!

Плохо человеку,
              когда он один.
Горе одному,
             один не воин —
каждый дюжий
             ему господин,
и даже слабые,
                     если двое.

Подальше прочую чушь забрось,
когда человека голодом сводит.
Хлеб! —
вот это земная ось:
на ней вертеться и нам и свободе.

Подымая
               гири
                     и гантели,
обливаясь
          сто десятым потом,
нагоняя
          мускулы на теле,
все
    двуногие
        заувлекались спортом.

Помни
        ежедневно,
                      что ты
                               зодчий
и новых отношений
             и новых любовей…

Послушайте!
Ведь, если звёзды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?

Поэзия —
         та же добыча радия.
В грамм добыча,
                в год труды.
Изводишь
          единого слова ради
тысячи тонн
            словесной руды.

Поэзия — это сиди и над розой ной…
Для меня
невыносима мысль,
что роза выдумана не мной.
Я 28 лет отращиваю мозг
не для обнюхивания,
а для изобретения роз.

Пою мое отечество, республику мою!