Искусство – вещь более древняя и универсальная, чем любая вера, с которой оно вступает в брак, плодит детей – но с которой не умирает.

Искусство – это не лучшее, а альтернативное существование; не попытка избежать реальности, но, наоборот, попытка оживить её. Это дух, ищущий плоть, а находящий слова.

Искусство не подражает жизни хотя бы из одного только отвращения к клише … более преломляя, чем отражая действительность сквозь призму собственного сердца.

Искусство отличается от жизни своей способностью достичь той степени лиризма, которая недостижима ни в каких человеческих отношениях. Отсюда родство поэзии с идеей загробной жизни, возможно, ею же – поэзией – и порождённой.

искусство писателя не есть Искусство жизни, а лишь его подобье…

Истина заключается в том, что истины / нет.

Истинная любовь / к мудрости не настаивает на взаимности / и оборачивается… / безразличием к самому себе…

Историю следует читать, как мы читаем литературу: ради сюжета, ради характеров, ради антуража. Короче, ради её многообразия.

История – всегда версия Каина.

(История)  – не наука, а нечто, принадлежащее не вам, – что есть главное определение красоты.

История – процесс не столько накопления, сколько утраты: в противном случае мы, прежде всего, не нуждались в историках.

История подобна жизни среди зеркал, как в борделе.

Источник могущества памяти (часто затмевающей для нас самоё реальность) – это ощущение незавершённого дела … Память, по сути, есть продолжение того самого дела.

Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.

Ища простой женоподобный холм,
зрачки мои в анархии бессонной
бушуют, как прожекторы над зоной,
от мужеских отталкиваясь форм.
Кто? Бог любви? Иль Вечность? Или Ад
тебя послал мне, время этих песен?
Но всё равно твой календарь столь тесен,
что стрелки превосходят циферблат.

… К подержанным вещам,
имеющим царапины и пятна,
у времени чуть больше, вероятно,
доверия, чем к свежим овощам.

К чему близки мы? Что там впереди?
Не ждёт ли нас теперь другая эра?
И если так, то в чём наш общий долг?
И что должны мы принести ей в жертву?

Каждая вещь уязвима. Самая мысль, увы,
о ней легко забывается.

Каждая пуля летит из будущего, которое, чтобы наступить, должно уничтожить препятствие настоящего.

Каждая эпоха, каждое поколение имеет право на собственную утопию.

Каждое предприятие в спальне, с простынями, подушками, распростёртыми и переплетёнными конечностями, напоминает руину.

Каждое произведение искусства является автопортретом.

Каждый пациент знает, что как раз сиделка, а не надрез в конечном счёте ставит человека на ноги.

как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.

Как бы беря взаймы,
дети уже сейчас
видят не то, что мы;
безусловно не нас.

Как бы ни была неприятна та или иная станция, стоянка там не вечна.

Как бы ни начинались путешествия, заканчиваются они всегда одинаково: своим углом, своей кроватью, упав в которую забываешь только что происшедшее.

Как велики страдания твои.
Но, как всегда не зная для кого,
твори себя и жизнь свою твори
всей силою несчастья твоего.

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
                                            … Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остаётся
крутить щербатый телефонный диск…

Как мало смысла в искренних словах,
цените ложь за равенство в правах
с правдивостью…

Как мало чувств, как мало слёз из глаз
меж прежних нас и современных нас.
Так чем же мы теперь разделены
с вчерашним днём. Лишь чувством новизны,
когда над прожитым поплачешь всласть,
над временем захватывая власть.

Как ни греши, можно ухват счистить от сажи.
Выкуп души благом чреват. Драхма всё та же!

Как подзол раздирает
бороздою соха,
правота разделяет
беспощадней греха.

Как просто ставить жизнь в актив,
в пассив поставив кровь…

Как славно вечером в избе,
запутавшись в своей судьбе,
отбросить мысли о себе
и, притворясь, что спишь,
забыть о мире сволочном
и слушать в сумраке ночном,
как в позвоночнике печном
разбушевалась мышь.

Как тень людей – неуязвимо зло!

Как хорошо нам жить вдвоём,
мне – растворяться в голосе твоём,
тебе – в моей ладони растворяться…

Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.

Как частная философия или система убеждений для интеллигента, так и мат в устах масс в каком-то смысле служит противоядием преимущественно «позитивному», навязчивому монологу власти.

Какова твоя жертва, таков оракул.

Какое удивительное счастье
узнать, что ты над прожитым не властен,
что то и называется судьбою,
что где-то протянулось за тобою:
моря и горы – те, что переехал,
твои друзья, которых ты оставил,
и этот день посередине века,
который твою молодость состарил –
всё потому, что чувствуя поспешность,
с которой смерть приходит временами,
фальшивая и искренняя нежность
кричит, как жизнь, бегущая за нами.

Какой бы исчерпывающей и неопровержимой ни была очевидность вашего проигрыша, отрицайте его, покуда ваш рассудок при вас, покуда ваши губы могут произносить “нет”.

…качество рассказа зависит не от сюжета, а от того, что за чем идёт.

Каяться мнишь, схимну принять, лбом да о паперть.
После глядишь, спереди гладь, белая скатерть.