Бродский, Иосиф Александрович (1940 — 1996) — российский и американский поэт

Бродский  

 

 

 


А всё, что увеличилось вдвойне,
приемлемо и больше не ничтожно.
Проблему одиночества вполне
решить за счёт раздвоенности можно.
Отчаянье раскраивает мне,
как доску, душу надвое, как нож, но
не я с ним остаюсь наедине.
А если двоедушие безбожно,
то не дрова нуждаются в огне,
а греет то, что противоположно.

А если на беду свою
я с прихотью моей не слажу,
Ты, Боже, отруби ладонь мою,
как финн за кражу.

А если ты улыбку ждешь – постой!
Я улыбнусь. Улыбка над собой
могильной долговечней кровли
и легче дыма над печной трубой.

«А что ты понимаешь под любовью?»…
«Возможность наклониться к изголовью
и к жизни прикоснуться в тишине
дыханием, руками или бровью…»

Апрель, апрель, беги и кашляй,
роняй себя из тёплых рук…

Армия есть крестьянская идея порядка. Ничто так не поднимает дух среднего человека, как вид когорт, марширующих перед членами политбюро на мавзолее.

Архитектура – мать развалин…

Ах, проклятое ремесло поэта.
Телефон молчит, впереди диета.

Ах, свобода, ах, свобода.
Ты – пятое время года.
Ты – листик на ветке ели.
Ты – восьмой день недели.

Почему летает в небе птичка?
У неё, наверно, есть привычка.

Почему не тонет в море рыбка?
Может быть, произошла ошибка?
Отчего, что птичке с рыбкой можно,
для простого человека сложно?

Безадресность и безрадостность пригорода уже потому универсальны, что соответствуют промежуточному положению самого человека между полной искусственностью (городом) и полной естественностью (природы).

Безразлично, кто от кого в бегах:
ни пространство, ни время для нас не сводня,
и к тому, как мы будем всегда, в веках,
лучше привыкнуть уже сегодня.

Берите вёсла длинные,
топор, пилу, перо,
и за добро творимое
получите добро…

Бесконечность – старинная вотчина поэзии.

Бесплотный ум и весит мало.

Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, —
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.

Бесстрастность как раз то, что Христианству никогда не удавалось.

Бесчеловечность всегда проще организовать, чем что-либо другое.

Биография писателя – в покрое его языка.

Бог органичен. Да. А человек? А человек, должно быть, ограничен. У человека есть свой потолок, держащийся вообще не слишком твёрдо.

Бойся широкой скулы…

Болезнь и смерть – вот, пожалуй, и всё, что есть общего у тирана с его подданными. Уже в этом смысле народу выгодно, чтобы правил старик.

Больше некуда мне поспешать
за бедой, за сердечной свободой.
Остаётся смотреть и дышать
молчаливой, холодной природой.

Брюзжа, я брюзжу как тот,
кому застать повезло
уходящий во тьму
мир, где, делая зло,
мы знали ещё – кому.

Будущее всегда / настаёт, когда кто-нибудь умирает. / Особенно человек. Тем более – если Бог.

Будущее отбрасывает тени…

Будущее черно, но от людей, а не
оттого, что оно
чёрным кажется мне.

Будущее – это, по определению, такая вещь, которая всё время отодвигается.

Бывает лёд сильней огня,
зима – порой длиннее лета,
бывает ночь длиннее дня
и тьма вдвойне сильнее света;
бывает сад громаден, густ,
а вот плодов совсем не снимешь…
Так берегись холодных чувств,
не то, смотри, застынешь.

Бывают в истории времена, когда только поэзии под силу совладать с действительностью, непостижимой простому человеческому разуму.

Был же/ и я когда-то счастлив. Жил в плену/ у ангелов.

Былое упоительней грядущего.
И прожитым уверенней дышу.
Ни облика, ни голоса петушьего
теперь уже в себе не нахожу.
И встреча со знакомым впечатлением,
когда я оборачиваюсь вспять,
так радостна, что вместе с удивлением
теряется желанье удивлять.

Бытие определяет сознание любого человека … только до того момента, когда сознание сформировывается. Впоследствии именно сформировавшееся сознание начинает определять бытие, поэта – в особенности.

В атомный век людей волнуют больше
не вещи, но строение вещей.

В вопросах культуры не спрос рождает предложение, а наоборот.

В деревне Бог живёт не по углам,
как думают насмешники, а всюду.

В долг давать – что женщину полюбить…

В жизни, как и на бумаге, – в поступках, как и в эпитетах, – важно лишь то, что помогает тебе сохранить человеческое достоинство.

В Зле самое интересное – что это вещь целиком человеческая.

В каждой трагедии таится загадка.

В каждом из нас сидит прыщавый юнец, жаждущий бессвязного пафоса.

В каком-то смысле поэт действительно подобен птице, чирикающей независимо от того, на какую ветку она села, – в надежде, что слушатели найдутся, пусть это всего-навсего листья.

В каком-то смысле Толстой был неизбежен, потому что Достоевский был неповторим.

В канаве гусь, как стереотруба,
и жаворонок в тучах, как орёл.

В качестве собеседника книга более надёжна, чем приятель или возлюбленная.

В кислом духе тряпья, в запахе кизяка
цени равнодушье вещи к взгляду издалека…
Кашляя в пыльном облаке, чавкая по грязи,
какая разница, чем окажешься ты вблизи?

В Ковчег птенец
не возвратившись доказует то, что
вся вера есть не более, чем почта
в один конец.

В конце концов, никто не виноват. Все просто большие несчастные сукины дети… Всех нас надо простить скопом и отпустить душу на покаяние.

В нашей твёрдости толка
больше нету. В чести –
одарённость осколка
жизнь сосуда вести.

В нашем городе главное не глаза, а рты.

в неодушевлённом мире
не принято давать друг другу сдачи.

В неподвижном теле порой рассудок
открывает в руке, как в печи, заслонку.
И перо за тобою бежит вдогонку.

в нищете влачащий дни не устрашится кражи…