•
Вот чем дышит вселенная. Вот
          что петух кукарекал,
упреждая гортани великую сушь!
         Воздух – вещь языка.
                 Небосвод –
хор согласных и гласных молекул,
           в просторечии – душ.
 •
Вот этим и занимается тирания: организует для вас вашу жизнь. Делает она это с наивозможной тщательностью, уж безусловно лучше, чем демократия. К тому же она делает это для вашей же пользы, ибо любое проявление индивидуализма в толпе может быть опасно: прежде всего для того, кто его проявляет, но и о том, кто стоит рядом, тоже надо подумать.

Впрочем, в сумме своей, наших дней объятья
много меньше раскинутых рук распятья.

Впустив тебя в музей
(зеркальных зальцев),
пусть отпечаток сей
и вправду пальцев,
чуть отрезвит тебя –
придёт на помощь
отдавшей вдруг себя
на миг, на полночь
сомнениям во власть
и укоризне,
когда печётся страсть
о долгой жизни
на некой высоте,
как звук в концерте,
забыв о долготе,
– о сроках смерти!

Время больше пространства. Пространство – вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.

Время есть буквальное послесловие ко всему на свете…

Время повсюду едино. Годы
жизни повсюду важней, чем воды,
рельсы, петля или вскрытие вены;
все эти вещи почти мгновенны.

Время, потраченное на чтение книги, это время, уворованное у действия; а в мире, населённом так густо как наш, чем меньше мы действуем, тем лучше.

время, столкнувшись с памятью, узнаёт о своём бесправии.

Время, текущее в отличии от воды,
горизонтально от вторника до среды,
    в темноте там разглаживало бы морщины
и стирало бы собственные следы.

Все будут одинаковы в гробу.
Так будем хоть при жизни разнолики!

всё конечное наводит на мысль о бесконечности гораздо чаще, чем наоборот.

Все мы играем из тщеславия.

все острова похожи друг на друга,
когда так долго странствуешь…

Всё существующее искусство уже – клише: именно потому, что уже существует.

Всё это жвачка: смех и плач,
«мы правы, ибо мы страдаем».
И быть не меньшим негодяем
бедняк способен, чем богач.

Всё, что мы звали личным,
что копили, греша,
время, считая лишним,
как прибой с голыша,
стачивает…

Всё, что я мог потерять, утрачено
начисто. Но и достиг я начерно
всё, чего было достичь назначено.

всегда и терпеливы и скромны,
мы жили от войны и до войны,
от маленькой войны и до большой,
мы все в крови – в своей или чужой.

Всегда остаётся возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая длина
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.

Всего лишь жизнь. Ну вот, отдай и это,
ты так страдал и так просил ответа,
спокойно спи. Здесь не разлюбят, не разбудят,
как хорошо, что ничего взамен не будет.

Всего страшней для человека
стоять с поникшей головой
и ждать автобуса и века
на опустевшей мостовой.

Встань в свободную нишу и, закатив глаза,
смотри, как проходят века, исчезая за
углом, и как в паху прорастает мох
и на плечи ложится пыль – этот загар эпох.

Встань и пройдись пешком по древним руинам,
погляди на черепа простолюдинов и знати:
кто из них был злодей, кто – благодетель?

                          … Всюду полно людей,
стоящих то плотной толпой, то в виде очередей.

Всякая жизнь под стать
ландшафту.

Всякий выбор есть по существу бегство от свободы.

Всякий звук, будь то пенье, шёпот, дутьё в дуду, —
следствие тренья вещи о собственную среду.

Всякий раз, когда слышишь о неясности, время остановиться и задуматься над нашим представлением о ясности, ибо обычно оно основано на том, что уже известно, или больше нравится, или, на худой конец, припоминается. В этом смысле, чем темнее, тем лучше.

всякий распад начинается с воли…

Всякое наблюдение страдает от личных качеств наблюдателя.

Всякое слово хочет вернуться туда, откуда оно пришло, хотя бы эхом, которое есть родитель рифмы.

Всякое творчество начинается как индивидуальное стремление к самоусовершенствованию.

Всякое тело тем и дорого, что оно смертно…

…всякое торжество справедливости наступает всегда с опозданием минимум в полвека или в четверть века. И поэтому оно не производит такого уж сильного впечатления на человека, которому довелось до этого торжества дожить.

Вчера наступило завтра, в три часа по полудни.
Сегодня уже «никогда», будущее вообще.

Вы ведь не вскрываете птицу, чтобы выяснить происхождение её песни; вскрывать следовало бы ваше ухо.

Вы незначительны, потому что вы конечны. Однако, чем вещь конечней, тем больше она заряжена жизнью, эмоциями, радостью, страхами, состраданием. … Страсть есть привилегия незначительного.

Выбирай мы наших властителей на основании их читательского опыта, а не на основании их политических программ, на земле было бы меньше горя.

Вымарывание наших предшественников мы принимаем настолько как должное, что нам следовало бы, возможно, и вовсе вывести историю из разряда гуманитарных наук и поместить её прямо с науками естественными.

Высокие деревья высоки без посторонней помощи.

Высшая власть освобождает от нравственной нормы, практически, по определению, то же делает высшее знание.

Вычитая из меньшего большее, из человека – Время,
получаешь в остатке слова…

где вправо сворачиваешь не без риска
вынырнуть слева: всё далеко и близко…

Где раздобыть, Муза-сестра, тело, размером
могуще быть Зла и Добра в мире примером?
Сколь ни кружу взором своим всюду по свету,
всё не слежу равного им в мире предмету.
Сиречь, сужу, мыслею длясь: здесь они сиры.
Больше скажу: грудью сойдясь, две этих Силы,
чужды побед, рубятся в прах, точно капуста.
Виктора нет. То-то и страх: главные чувства
в чёрной земле мёртвы лежат в роще цветущей.
Молча вдали враны кружат жизни грядущей.

Главное – это величие замысла.

                                  … глаз
вряд ли проникнет туда, и сам
закрывается, чтобы увидеть вещи.
Только так – во сне – и дано глазам
к вещи привыкнуть. И сны те вещи
или зловещи – смотря кто спит.

Глаз предшествует перу, и я не дам второму лгать о перемещениях первого.

Глупое время: и нечего, и не у кого украсть.

Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть –
не рукой под чёрную юбку лезть.

Говорить о жизни – всё равно, что кошке ловить свой хвост.

Говоришь, тебе нравится буква «ж»?
Что ж, это красивая буква нашего языка.
Она издали смахивает на жука
И гипнотизирует мужика.

Голод оставляет выбор: стать ещё голоднее…